Поэт, переводчица с португальского, английского, немецкого и испанского языков, член Союза Писателей России.
МЫ НЕБО
мы небо
мы небо
мы не боимся
мы море нас море под этим ливнем
мы тысячелицы
стотысячелицы
мы голос, звучащий светло и длинно
мы больше страха
мы смех сквозь грохот
мы древний голос страны свободной
и нас не тронет
и нас не скроет
трусливое, тёмное и слепое
мы говорим, что Россия — наша
мы говорим, что она спасётся
мы
не
боимся, и это значит
мы говорим — и выходит солнце
***
Вечернее поле лечит тонкими чудесами,
которые по одному случались и раньше:
вот колдует ветер твоими растрёпанными волосами,
вот закат впереди, точно облепиха, оранжев.
Воздух прян и тихонечко зелен — не надышаться,
облака резвы, как полярные медвежата.
Непонятно, оно ли это, то самое счастье,
но внутри разжимается что-то, что было сжато.
Ибо если всё это и помнишь — то по отдельности,
а теперь стоишь
будто перед живой мозаикой
и буквально дуреешь от ясности, от беспредельности,
так, что думаешь — мать твою за ногу!
Так, что думаешь — Господи, если ты есть, ласковый и большой,
пусть все эти цветы — твои дети, чтобы я им немножко сестра,
лишь бы мне ещё постоять тут с растрёпанною башкой
с глазами чистыми, рыжими от твоего костра!
И когда оттикают часики моей сумасшедшей жизни
в каком-нибудь муравейнике из бетона да из камня,
ты пошли за мной не старуху, а девочку в модных джинсах
с длинной косой и выбритыми висками.
Пусть помчит меня в классной тачке по долгой-предолгой трассе
под отборнейший хэви-металл, такой эпиграф.
А потом будет зелено-зелено, и ветер бескрайне-ясен,
и закат навсегда до одури облепихов.
***
Пусть птица видит нас на золоте полей,
как мы похожи на
две крохотные руны.
А кто на свете всех румяней и белей?
А ты, моя заря, ты, ласковая юность.
Зависнув в облаках, пусть птица видит, как
пьянеем травяным мы древнерусским духом,
ведь в тишину, что мотылькова и дика,
спадает время с нас бессильнейшим недугом.
И остаёмся мы стоять — в руке рука,
до первородности обнажены друг другом.
По несколько секунд, минут, часов, веков
стекает время, точно пот, из тела
в бескрайний звон цикад, что дик и мотыльков.
И мы молчим вдвоём, как ты того хотела.
Мы только пара рун, переплетённых рук,
пока нет связи с двадцать первым веком,
давай ещё с тобой побудем на ветру,
ведь я немножко управляю ветром.
Пока молчит айфон, славянский пантеон
хранит нас всем вокруг, что травянО и сине.
И видим птицу мы, и будто слышим звон,
звучащий непонятно, но красиво.
