миг...
То ли млечность,
то ли вечность,
то ли миг всего один…
Время выкрало беспечность,
допинало до седин.
Вышит знак на небе клином –
сонной осени овал.
Кто в его движенье длинном
грусть мою прорисовал?
Шелестит трава под ветром
на сырые облака
и, не найденный конвертом,
лист не трогает рука…
Всё в природе – человечность…
Ей никто не господин…
Зачерпну ладонью вечность
или миг
всего
один…
Монолог портрета
Говорили, мол, холод собачий.
Я прислушивался, но не верил,
ведь слова лишь слова, тем паче,
что уйти не могу за двери
те, которые меж мирами,
словно стражи седой гробницы.
Я повис. Я – картина в раме,
где портрет её глаз хранится.
Поменялся бы с ней местами,
да она улетает – птица…
И прислушавшись, как незрячий,
чую холод в груди собачий.
***
Милая девочка – странная леди:
грация, грубо-возвышеный мат.
Что тебе рифм моих буки и веди,
с привкусом сотен различных помад?
Ты, что кормила с ладони волчонка,
смотришь лукаво на дикого пса.
Милая девочка – просто девчонка,
ждущая скрип моего колеса
у тротуара вчерашних иллюзий.
Знаешь, сегодня я выйду пешком,
не торопясь, к изумительной музе,
будто и вправду я ею влеком
в безостановочный путь по брусчатке,
мимо раскрашенных в синь фонарей.
Словно в её серебристой перчатке
скрыты сокровища дальних морей
миротворения. Словно и в яви
я, от тебя отрекаясь, влюблён.
Словно не сломлен в сердечном суставе
белый, как облако, выцветший клён.
Что ж ты молчишь, улыбаясь надменно?
Слов моих калейдоскоп – это блеф?!
Видимо, знаешь: уже внутривенно
пьют за здоровье таких королев.
Видимо, чувствуешь ритм неуёмный
танго отчаянья лопнувших струн.
Милая девочка – шорох бездомный
в битом окне отразившихся лун.
Не возвращайся. Ступени забыты
к храму, где вещий чудил Герострат.
Будь недоступной, как все сателлиты,
или безмерной, как горечь утрат.
Лишь не моею. Молю! Заклинаю!
Лишь не со мною, не возле, во вне.
Милая девочка, я тебя знаю,
и наперёд признаваясь в вине
несовершённого, прячу в ладони
то, что осталось от прошлой весны,
и, уходя, застываю в поклоне –
ты мне оставила сны…
***
И что с того, что умер Карабас
внутри у полукровки Буратино? –
Народ толпится у привычных касс
и проминает кресла из сатина.
Всего-то трюк – сменился персонаж,
который век тасуется колода…
Владелец букв – лукавый метранпаж, –
всегда найдёт достойного кого-то!
И новый смысл навеет старый хлыст,
и вздрогнут плечи деревянной труппы…
Артист – да он и в Африке – артист,
а после жизни все немножко трупы…
А перед смертью хочется вразнос,
по бездорожью в сломанной карете…
И лишь один бедняга – Сизый Нос
за все грехи пытается ответить
перед собой.
Он в зеркало глядит…
И зеркало как будто говорит…
Ева ищет…
Это тень и туман.
Это звуки без нот.
Это самообман
виртуальных банкнот.
Снеговик из песка…
Меднолицая мгла…
Неземная тоска
той, что ждать не могла…
Ева – жизнь или смерть?
Вставил букву – пропал.
Начиная гореть,
понимаешь – не спал.
И в Раю этом Ад
от бессилия Слов.
Ева ищет закат,
а находит любовь…
Скомороший удел
пить не сброженный сок,
красить волосы в мел,
выбривая висок
для грядущего дня,
для агонии душ…
И влечёт западня
в край рябиновых стуж.
Ева – жизнь или страх?
Эволюция лиц,
предвещающих крах
удлинённых ресниц –
где же спрятан ответ:
В чём же сладость оков???
Ева ищет рассвет,
а находит любовь…
