Лисеннее
…а город стал сильнее и подрос,
хотя изрядно жаждою измучен –
он как зверёныш в небо тычет нос,
пытаясь надкусить бока у тучи
и налакаться охровых дождей,
насытившись водою до отвала,
чтоб сделались глаза его желтей,
чтоб, глядя в них, я радость потеряла…
…а улицы аукают меня
пройтись по ним от дома к барахолке,
и выменять на шило у менял
обмылок лета в яркой упаковке;
смотреть на стаю призрачных лисят,
метущих листья рыжими хвостами;
послушать, как неспешно моросят
дубовые аллеи желудями…
…и я иду желанью вопреки,
под вой ветров прерывистый и тонкий,
кормить теплом протянутой руки
продрогшего осеннего лисёнка.
и тикают часы: не-у-ны-вай,
а мне пора обратно торопиться,
пока бежит неоновый трамвай
по ослеплённым сумеркам столицы.
10.2018
Из цикла "Военная рапсодия"
Солдат и чёрт
Холодом давит мне в спину поле,
так и не вспаханное никем.
Зубы сжимая, скулю от боли,
даже поднять головы не волен.
Выстрелы слышатся вдалеке.
– Стонешь, солдатик? – проблеял в ухо
чёрт и с ехидством нажал на грудь. –
Бой завершается… эка скука…
– Сволочь рогатая, кровь унюхал? –
выдох, и тут же спешу вдохнуть.
– Душу унюхал! А кровь – на кой мне? –
рожу скривил, посмотрел окрест. –
Славная, братец, случилась бойня,
многим – со мной, а иным – по койкам,
если гангрена в пути не съест.
Тело как будто окаменело,
еле ворочаю языком:
– Мне бы, конечно, пожить хотелось…
– Это калекой? Ценю за смелость…
– Сеять пшеницу в селе родном,
жёнку голубить, растить сынишку,
рыбу в пруду на заре удить…
– Хех, до чего же смешной парнишка, -
чёрт рассмеялся и вынул книжку
из ниоткуда. – Ещё что?
– Пить.
– Пить? Это можно…
Удар копытом.
Облако бросило дождь в лицо.
– В списках не значишься. Ох, и прыток! –
чёрт, хлопнув книгой, сказал сердито, –
Не повезло, рядовой Кольцов.
К слову, – в зрачках полыхнули искры,
сузились чёртовы зенки зло, –
Нет у тебя ни родных, ни близких,
в царстве небесном у них прописка –
напрочь сгорело твоё село.
Мне показалось: сижу я в клубе,
киномеханик включил кино.
Вижу, как рву маргаритки с клумбы,
чтоб подарить на свиданье Любе;
вижу, как ворон влетел в окно –
знать, непременно беда случится…
Вижу, как в небо уходит взвод –
там утопает тропа в зарнице,
там мессершмитт распластался птицей
хищной и насмерть людей клюёт.
Вижу, как вишни в саду поспели,
сыплются в руки – за ветку тронь,
как я семью обнимаю крепко,
смех разлетается мягким пеплом.
Жарко.
И всюду огонь, огонь…
В кадры такие поверить трудно.
Чувство, что я на кресте распят…
– Чёрт, если выживу - всё забуду?
Он усмехнулся:
– Возьму рассудок… Душу оставлю.
Прощай, солдат.
Долгие годы, как день вчерашний,
прячутся в пятых углах палат.
Льётся заливистый гомон пташий,
солнце теплом осыпает пашни...
Я подхожу к санитарке Глаше:
- Милая, правда, война была?
11.2017
Живой
Дымное солнце застыло в зените,
тянутся тонкие ломкие нити
с грязного неба, а жгучие – страсть!
Держится наша пехота, бранясь.
- Чёрт, нет патронов, а битва в разгаре…
- Слева по флангу фашистские твари…
- «Чайка», у нас два десятка потерь,
«Чайка», не слы… Громов, кабель проверь!
- Есть, командир! – я рванул из окопа.
Эх, для отваги б сейчас пару стопок.
Быстро ползу. Замираю. Ползу.
Пули, как оводы, из амбразур
носятся в поле, безжалостно жалясь.
Богу давлю безответно на жалость:
смилуйся, я ж не связист, а сапёр…
Вдруг за спиной раздаётся:
- Егор!
Сердце достало до глотки до самой.
Я обернулся. Не верится:
- Мама?!
Тело как будто проткнули ножи.
Крикнуть пытаюсь:
- Стреляют! Ложись!
Замерли время, и битва, и мысли.
В воздухе вязком снаряды повисли.
Вскинулся на ноги – к маме бегом.
Пахнет топлёным она молоком,
сдобой и солодом. Платье в цветочек
с детства знакомое…
- Здравствуй, сыночек.
И забываю на миг о войне.
Рядом стоим в гробовой тишине.
- Ты похудела. И косы… где косы?
Волос был русый, а нынче белёсый.
Та же в янтарных глазах глубина.
Как там сестрёнка, здорова она?
Мать улыбается, голос печален:
- Ох, и пострел ты, всё так же отчаян…
Вывезли немцы сестру из села
вроде как в Шлибен. Её не нашла.
День ото дня распухали могилы –
голодно было, так голодно было.
Страшно и горько. То оспа, то тиф…
С батей твоим снова вместе, он жив,
снова, как в юности, треплет мне нервы.
- Мам, да ты что? Он погиб в сорок первом,
нам же пришла похоронка о том!
- Жив. За тобою отправил, пойдём.
- Нет, не могу, мне приказано ротным.…
Взрывов не слышно. Молчат пулемёты.
Что-то не так. Что-то явно не так.
Глянул я наземь и словно обмяк.
Нет, невозможно, чтоб нас было двое:
кто он, свинцом искорёженный? Кто я?
- Слушай, Егорушка…
- Мама, постой! Мама, я… умер?
– Живой ты, живой…
04.2019
