* * *
Не хватает какой-то там справки,
или штампа на рваном листке.
Две рубашки, коньяк в виде взятки,
томик Блока – лечу налегке,
в город, где я затравленным волком
жил когда-то, считая гроши
день за днём, двадцать лет, но вот только,
до сих пор не подбил барыши.
И отсюда удушливым летом,
перепутав рассвет и закат,
засыпая в кровати валетом
буду рваться скорее назад.
Пса оставил, не мог я иначе –
позаботиться взялись друзья.
Он оглох и почти что незрячий,
улетел я, конечно же, зря.
И вот умер, вчера рано утром,
а ведь явно дождаться хотел,
и теперь в настроении мутном
мне конечно совсем не до дел.
Жизнь – паскуда, себя ненавижу,
справки, штампы теперь ни к чему,
я сегодня намного стал ближе
к небесам, ну а значит к нему...
* * *
Хлещет дождь, а нищенка босая,
развела костёр и руки греет.
Люди пробегают, ей бросая
медяки и быстро вечереет.
В это время я в уютном доме,
скушав с чаем вкусный бутерброд,
развалился в сладкой полудрёме,
на диване, как чеширский кот.
Пусть она промёрзла и чуть дышит,
мне нет дела до её проблем,
хорошо жить под надёжной крышей,
где всё так похоже на Эдем.
Не понятно, что внутри взыграло,
но сложив, не думая в пакет,
всё что в спешке под руку попало,
к нищенке рванул на парапет.
Не застал и никогда уж больше
не встречал её на том углу…
И скребёт по сердцу совесть, Боже,
как железом ржавым по стеклу.
* * *
Вот год прошёл, и снова вместе.
В субтропиках отцвёл миндаль…
«Мы пили чачу в этом месте.
Не помнишь? Что же, очень жаль.
А впрочем, это и не важно».
Официант разносит чай...
Друг достаёт стакан бумажный,
и произносит: «Наливай».
И из бутылочки «Боржоми»,
(а по-другому здесь нельзя),
чтобы не понял посторонний,
польётся чача, как слеза!
«Natur produсt»: он тихо скажет.
«Чистейшая»: добавлю я,
«У вас на Брайтоне в продаже,
такой не отыскать, друзья».
Пошла, пошла – сначала жёстко,
немного горло обожгло,
закашлялся, глотнув неловко,
но выпил всё-таки назло –
желудку, печени и почкам.
Не закусил. Нюхнув рукав,
привстал зачем-то на носочки,
и выдал: «Прелесть! Ты был прав».
Второй стакан пошёл полегче.
Не разбираясь в купаже,
мы пили не «по-человечьи»…
Вот здесь, простите за клише.
«По-человечьи», это – двести,
а всё что больше – перебор.
Но литр осилить – дело чести.
Это, как свыше приговор…
«Какая чушь искать ответы –
кутить нам или не кутить,
немыслимо, чтобы поэты
могли не выпив, дальше жить».
«Ты снова прав, не буду спорить» –
друг, приподняв на лоб очки,
мне предложил процесс ускорить,
и сфокусировал зрачки.
Миндаль отцвёл, не стало чачи,
качалась лодка на воде,
маяк отчаянно маячил,
о чём-то Утренней звезде.
***
Просыпайся время вышло,
посмотри уже заря,
растеклась по рёбрам крыши
тёплым цветом янтаря.
Повезу тебя за горы,
где живёт моя родня,
где в бока вонзая шпоры
я мальчишкой гнал коня.
Страх в то время был неведом,
не найдя в лесу руно,
мчал домой и вместе с дедом
босиком давил вино.
А потом приклеив к бочке
лист, как здесь заведено,
выводил дед гордо строчку:
«Тариэлово вино».
Пролетело полстолетья,
деда нет давным-давно,
но под прессом лихолетья
лишь окрепло то вино.
