Родился в 1971 году в Тбилиси. Окончил Литинститут (1993), семинар Ю. Левитанского. Живет в Тбилиси, работает на грузинском телевидении и в прессе. Пишет на русском и грузинском языках. Автор книги стихов: Зима в Илионе (Тбилиси, 1994). Его стихи напечатаны в журналах «Дружба народов», «Континент», «Новый журнал», «Литературная Грузия», «АБГ», «Русский Клуб», «Альтернатива» (в переводе на грузинский язык), вошли в антологии «Гимн Любви» (М.: Молодая Гвардия, 1991) «Освобожденный Улисс» (М.: НЛО, 2004), переведены на азербайджанский, английский, армянский, белорусский, болгарский, греческий, казахский, немецкий, польский языки. Состоял в СП СССР (с 1989), является членом СП Грузии (с 1994)
* * *
Тень. Тени. Капли. Серебро с вином.
Епископ в кресле. Время. Так неловко,
Что прочее осталось за окном,
Где третий час идет бомбардировка.
Он верно спит. Точеные шары
На спинке кресла, в глубине пространства,
Напоминают влажные миры
Где не было ни сна, ни христианства.
Он стар еще. Он сделал лишь глоток.
И замыкают воздух как оправа,
Как медный Юг и бронзовый Восток –
Подсвечники, что за спиной и справа, –
Все линии, что пустота свела
Вокруг него, – и остается алый
Просвет окна и озеро стекла
И бомбы, что слетелись на кварталы.
Огонь все ближе к небу, – от чего
И облака похожи на ожоги, –
Оставь Его. Не оставляй Его.
Он спит за всех и видит сны за многих.
ПАНТОМИМА
Кроша пенсне, как дети бублики,
На пальцы улиц стек, как воск,
Печальный пасынок Республики,
Расплескивая талый мозг.
Блажен, кто в пальцах у анатома,
А кто в руках, блажен вдвойне –
Когда тела, по сцене матовой
Сбегают, словно по спине.
Анатом скажет, что есть пластика,
Когда согнувшись в колесе,
Возлюбленная, словно свастика,
Пронзит все грани мира. Все.
* * *
Она как Польша, Польша как Литва,
Песок в ладони словно саламандра.
Темнеет. Край луны размыт едва,
Как профиль на монете Александра,
Как время – воздух, вечность – как трава.
Все железнодорожные мосты
И хищные созвездья винограда, –
Как вестники потерянного ада
Сойдутся к ней лучами темноты.
Соткут ей платье, шелковой рекой
Скользнут по бедрам, обтекая ноги, –
Один с ней обвенчается –
Другой
Останется бессмертным –
На дороге –
Там, где-то между
Польшей и Литвой.
* * *
Аэродромы. Линии. Метель
По всей Европе. Сумерки законов.
Кресты в люцерне и нелегкий хмель, –
Сотрется все, – оставив Цитадель
И память воспитателя драконов.
Не будет Речи, – разве пара книг, –
И те доступны только некромантам,
Конечно жаль,
что первый ученик
Пал, преградив дорогу на родник,
Но он и в этом был комедиантом.
Второй шел в власти. Он уже прощен.
Тяжелые бои. Ноябрь. Стены.
Из окон было видно, как дракон
Ворвался во дворец и на балкон
И выбрал день, Отечество и вены
Под бритвой. Третий жив
Он помнит сны,
Он знает знаки, травы или числа,
Но и за ним, не зная, что нужны,
Уже идут неспешно, вдоль луны
Неслышно или не имея смысла.
А И камни переполненных загонов
Огонь, клыки, глазницы, голова, –
Кто любит – станет подбирать слова
А кто любил – воспитывать драконов.
* * *
Погасли свечи, окна
и дома,
Умолкли скрип колес и
кривотолки,
И только хлябь, и сторожа,
и волки,
И факелы, и оспа, и чума.
И рыцари толпой у кабака,
Глаза их налиты вином
и кровью,
Немой тоскою
по Средневековью,
Которое не кончилось пока.
БАЛ БЕЗ ГЕТЕ
Германия. Грушевый лимонад
И мир дешевый словно кольца над
Обкуренным и верным вереском,
Между рейнвейном и хересом,
Как между дьявольским и божеским,
Но не божественным. – Усобицы
Мешают перевозке мозельских…
Пусть будет бал, пусть будут со стены
Соскоблены комки словесной глины,
Поминки будут в ранг возведены
С малиновым названьем именины.
В который раз сойдутся на ножах
На полустертой и немой картине,
Все тени распростертые в веках,
Все дети на штыках и на руках,
Все поцелуи с привкусом латыни.
И пусть уже кивая на восток,
Убийственно в окно, с улыбкой вишни
Залетный и циничный ангелок
Укажет кто был князь,
а кто был лишний.
И пусть поплачет после в зеркала,
Вишневыми и пухлыми устами,
Как в давке отдавили два крыла
Серебряные с черными крестами.
НИЩИЕ
Зрячим снятся огни и скелеты селений,
Ржавый дождь и костлявый землистый кошмар,
Но на ощупь слепой вспоминает колени,
Как мосты Мирабо
и царицы Тамар.
Темный водный покой и кирпичная кладка
Отточили ладонь, как безумство – пророк,
Помнишь, грань отделяла расцвет от упадка
Ударений, ложбин, полусогнутых строк.
И как пальцы к узорам покинутой кожи,
Протянулись мосты над текучей водой,
Старый нищий хватал за колени прохожих,
И смеясь, на перилах сидел молодой.
